Век наивности. Эдит Уортон - параллельный перевод
Изучайте английский язык с помощью параллельного текста книги "Век наивности".
Метод интервальных повторений для пополнения словарного запаса английских слов. Встроенный словарь.
Аналог метода Ильи Франка по изучению английского языка.
Всего 827 книг и 2706 познавательных видеороликов в бесплатном доступе.
страница 2 из 3 ←предыдущая следующая→ ...
But, in the first place, New York was a metropolis, and perfectly aware that in metropolises it was "not the thing" to arrive early at the opera; and what was or was not "the thing" played a part as important in Newland Archer's New York as the inscrutable totem terrors that had ruled the destinies of his forefathers thousands of years ago.
Но, во-первых, Нью-Йорк — город столичный и всем известно, что в столичных городах рано приезжать в оперу «не принято», а понятие «принято» или «не принято» играло в Нью-Йорке Ньюленда Арчера роль не менее важную, чем непостижимый страх перед тотемами, которые вершили судьбы его предков много тысяч лет назад.
The second reason for his delay was a personal one.
Вторая причина его опоздания была сугубо личного свойства.
He had dawdled over his cigar because he was at heart a dilettante, and thinking over a pleasure to come often gave him a subtler satisfaction than its realisation.
Он задержался с сигарой потому, что в глубине души был дилетантом, и мысль о предстоящем наслаждении часто доставляла ему удовольствие более острое, нежели само наслаждение.
This was especially the case when the pleasure was a delicate one, as his pleasures mostly were; and on this occasion the moment he looked forward to was so rare and exquisite in quality that—well, if he had timed his arrival in accord with the prima donna's stage-manager he could not have entered the Academy at a more significant moment than just as she was singing:
Это особенно касалось наслаждений утонченных, каковыми они у него по большей части и были, теперь же минута, которой он ожидал, обещала быть настолько редкостной и изысканной, что… словом, если б он даже согласовал свое прибытие с антрепренером примадонны, он не мог бы явиться в Академию в момент более значительный, чем тот, когда она пела:
"He loves me—he loves me not—HE LOVES ME!—" and sprinkling the falling daisy petals with notes as clear as dew.
«Он любит — не любит — он любит меня!», окропляя падающие лепестки ромашки чистыми, как росинки, звуками.
She sang, of course,
Она, разумеется, пела не «он любит меня», а
"M'ama!" and not "he loves me," since an unalterable and unquestioned law of the musical world required that the German text of French operas sung by Swedish artists should be translated into Italian for the clearer understanding of English-speaking audiences.
«М'ата!» — ведь согласно непреложному и неоспоримому закону музыкального мира немецкий текст французских опер в исполнении шведских артистов следует переводить на итальянский язык, чтобы англоязычная публика лучше его понимала.
This seemed as natural to Newland Archer as all the other conventions on which his life was moulded: such as the duty of using two silver-backed brushes with his monogram in blue enamel to part his hair, and of never appearing in society without a flower (preferably a gardenia) in his buttonhole.
Ньюленду Арчеру это казалось столь же естественным, сколь и все прочие определяющие его жизнь условности, вроде того что расчесывать волосы полагается двумя щетками с серебряным верхом и с монограммой из голубой эмали или что в обществе никоим образом нельзя появляться без цветка (предпочтительно гардении) в петлице.
"M'ama ... non m'ama ..." the prima donna sang, and
«М'ата… non m'ama… — пела примадонна, — m'ата!..»
"M'ama!", with a final burst of love triumphant, as she pressed the dishevelled daisy to her lips and lifted her large eyes to the sophisticated countenance of the little brown Faust-Capoul, who was vainly trying, in a tight purple velvet doublet and plumed cap, to look as pure and true as his artless victim.
В последнем порыве торжествующей любви она прижала к губам растрепанную ромашку и подняла большие глаза на плутоватую физиономию смуглого коротышки Капуля — Фауста: одетый в тесный фиолетовый камзол и шапочку с пером, он тщетно пытался придать себе выражение той же чистоты и невинности, что и у его простодушной жертвы.
Для просмотра параллельного текста полностью залогиньтесь или зарегистрируйтесь