Американский стиль. Рекс Стаут - параллельный перевод
Изучайте английский язык с помощью параллельного текста книги "Американский стиль".
Метод интервальных повторений для пополнения словарного запаса английских слов. Встроенный словарь.
Аналог метода Ильи Франка по изучению английского языка.
Всего 827 книг и 2706 познавательных видеороликов в бесплатном доступе.
страница 3 из 3 ←предыдущая следующая→ ...
“You know,” Bernstein went on, “he came here but a month ago from Munich.
This play was written there.
He was stationed there as an officer in a German regiment.
This play was written there.
He was stationed there as an officer in a German regiment.
- Знаешь, - не унимался Бернштайн, - он приехал сюда месяц назад из Мюнхена, где жил на офицерских квартирах германского полка - изучал материал для той самой пьесы, которую ты разнес в пух и прах в своей статье.
And his reputation in affairs similar to yours was such that they called him
‘Lamon, le diable.’
That is why I say you have made a mistake.
For with the rapier you might get a scratch—no more.”
‘Lamon, le diable.’
That is why I say you have made a mistake.
For with the rapier you might get a scratch—no more.”
Там он так прославился на поприще дуэлей, что его называли не иначе как Lamon le diable {Ламон-дьявол (фр.)}, потому-то я и сказал, что ты сделал ошибку, - с рапирой в руке у тебя еще был бы шанс отделаться царапиной, но с пистолетом...
Pierre, during this recital, was doing his best to appear unconcerned.
But the pallor of his face was painfully evident and his voice was husky as he said:
But the pallor of his face was painfully evident and his voice was husky as he said:
На протяжении этой тирады Пьер изо всех сил пытался сохранять невозмутимое выражение лица, но живописная бледность разлилась по щекам помимо его воли, а когда он заговорил, голос прозвучал хрипло:
“Who told you this?”
- От кого ты узнал о Ламоне?
“I have forgotten.
- Не помню.
But, after all, what does it signify?
В конце концов, какая разница?
A little practice today and tomorrow, a little luck—and you will be the most talked-of man in Paris.
Немного поупражняешься в стрельбе сегодня и завтра, чуть-чуть удачи - и о тебе заговорит весь Париж!
I tell you, you are to be envied; always provided—I speak frankly, my friend—always provided that Lamon misses.”
Можешь мне поверить: все будут тебе завидовать, но, естественно, при условии, прости, пожалуйста, что Ламон промахнется.
Pierre shuddered.
Пьер вздрогнул.
He began to hate Bernstein.
Он уже начал ненавидеть Бернштайна.
What did he mean by this horrible calmness, this brutality?
Откуда в нем это циничное спокойствие, эта брутальность?
It was certainly a lie, this story about Lamon.
Не иначе как весь рассказ о Ламоне - чистой воды ложь.
Assuredly it was impossible; otherwise, he would have heard it before.
Решительно это не может быть правдой, в противном случае Пьер услышал бы о Ламоне гораздо раньше.
Thus, with his brain whirling madly, he sat and pretended to listen to Bernstein, who rattled on endlessly about Lamon, the gossip of the boulevards, the latest news of the profession.
Pierre heard not a word; and a half-hour later, when Bernstein was called away by an appointment, he breathed a sigh of relief and quickly made his way to the street.
Pierre heard not a word; and a half-hour later, when Bernstein was called away by an appointment, he breathed a sigh of relief and quickly made his way to the street.
Захлестнутый суматохой бредовых мыслей, он сидел и старательно делал вид, что слушает собеседника, а тот без умолку распространялся о Ламоне, делился бульварными сплетнями и излагал последние новости из профессиональной сферы - Пьер не разобрал ни слова.
Когда через полчаса Бернштайн заторопился на деловую встречу, он дождался, пока журналист выйдет из кафе, со вздохом облегчения поспешно расплатился и выскочил на улицу.
Когда через полчаса Бернштайн заторопился на деловую встречу, он дождался, пока журналист выйдет из кафе, со вздохом облегчения поспешно расплатился и выскочил на улицу.
Someone has said, somewhere, that there are times when it is braver to run than to fight.
Какой-то умный человек сказал, что бывают случаи, когда храбрость заключается не в том, чтобы вступить в схватку, а в том, чтобы вовремя ретироваться.
Let us hope, for Pierre’s sake, that the present instance was a case in point; for he had decided to run.
Ради спасения доброго имени Пьера будем считать, что это был как раз такой случай, ибо Пьер решил именно ретироваться.
He admitted this at once—to himself—without reservation or shame, standing in front of the Sigognac, staring with unseeing eyes at the passing throng of vehicles.
Он признался себе в этом сразу, без оговорок и стыда, стоя у витрины
"Сигоньяка" и глядя невидящими глазами на вереницу проезжавших по улице экипажей.
"Сигоньяка" и глядя невидящими глазами на вереницу проезжавших по улице экипажей.
Bernstein’s story of Lamon’s prowess had finished him utterly and instantly.
Рассказ Бернштайна о Ламоновой доблести убедил его всецело и бесповоротно.
The question was: would it be possible to do the thing gracefully?
Его мучил другой вопрос: возможно ли все это провернуть изящно и без особого ущерба?
For Pierre loved his skin only just a little better than his reputation, and he ardently desired to save both of them.
Ибо Пьер, относившийся к своей шкуре лишь немногим более трепетно, чем к своей же репутации, страстно желал спасти и то и другое.
Для просмотра параллельного текста полностью залогиньтесь или зарегистрируйтесь
←предыдущая следующая→ ...