Козел отпущения. Дафна Дюморье - параллельный перевод
Изучение английского языка с помощью параллельного текста книги "Козел отпущения".
Метод интервальных повторений для пополнения словарного запаса английских слов. Встроенный словарь.
Всего 828 книг и 2765 познавательных видеороликов в бесплатном доступе.
страница 2 из 3 ←предыдущая следующая→ ...
For there beside me would be Henri III, perfumed and bejewelled, touching my shoulder with a velvet glove, a lapdog in the crook of his arm as though he nursed a child; and the false charm of his crafty feminine face was plainer to me than the mask of the gaping tourist at my side, fumbling for a sweet in a paper-bag, while I waited for a footstep, for a cry, and for the Duc de Guise to die.
Ведь рядом со мной стоял Генрих III, надушенный, весь в брильянтах: бархатной перчаткой он слегка касался моего плеча, а на сгибе локтя у него, точно дитя, сидела болонка; я видел его вероломное, хитрое, женоподобное и все же обольстительное лицо явственней, чем глупую физиономию стоящего возле меня туриста, который рылся в кармане в поисках конфеты, в то время как я ждал, что вот-вот прозвучат шаги, раздастся крик и герцог де Гиз упадет замертво.
In Orléans I rode beside the Maid, or, like the Bastard, held her stirrup when she mounted, hearing as he did the clamour and the shouting and the deep peal of the bells.
В Орлеане я скакал рядом с Девой или поддерживал стремя, когда она садилась на боевого коня, и слышал лязг оружия, крики и низкий перезвон колоколов.
Or I might even kneel with her in prayer, awaiting the Voices that sometimes hovered within the fringe of my experience but never came.
Я мог даже стоять подле нее на коленях в ожидании Божественных Голосов, но до меня доносились лишь их отзвуки, сами Голоса слышать мне было не дано.
And I would stumble from the cathedral, watching my half-boy with her pure, fanatic’s eyes, close to her unseen world, and then be jolted out of time into the present, where she was nothing but a statue, and I an indifferent historian, and the France she had died to save a country filled with living men and women whom I had never even tried to understand.
Я выходил, спотыкаясь, из храма, глядя, как эта девушка в облике юноши с чистыми глазами фанатика уходит в свой -- невидимый для нас мир, и тут же меня вышвыривало в настоящее, где Дева была всего лишь статуя, я -- средней руки историк, а Франция -- страна, ради спасения которой она умерла, -- родина живущих ныне мужчин и женщин, которых я и не пытался понять.
As I drove out of Tours, on the last morning, my dissatisfaction with the lectures I should give in London, and my realization that all I had ever done in life, not only in France but in England also, was to watch people, never to partake in their happiness or pain, brought such a sense of overwhelming depression, deepened by the rain stinging the windows of the car, that, when I came to Le Mans, although I had not intended to stop there and lunch, I changed my mind, hoping to change my mood.
Утром, при выезде из Тура, мое недовольство лекциями, которые мне предстояло читать в Лондоне, и сознание того, что не только во Франции, но и в Англии я всегда был сторонним наблюдателем, никогда не делил с людьми их горе и радости, нагнало на меня беспросветную хандру, ставшую еще тяжелее из-за дождя, секущего стекла машины; поэтому, подъезжая к Ле-Ману, я, хоть раньше не собирался делать там остановку и перекусывать, изменил свои планы, надеясь, что изменится к лучшему и мое настроение.
It was market day, and in the Place des Jacobins lorries and carts with green tarpaulins stood parked close to the steps below the cathedral, and the rows of stalls were crowded one beside another.
Был рыночный день, и на площади Якобинцев, у самых ступеней, ведущих к собору, стояли в ряд грузовики и повозки с зеленым брезентовым верхом, а все остальное пространство было заставлено прилавками и ларьками.
It must have been one of the big market days, for the Place was full of country people, and there was an unmistakable smell in the air, half vegetable, half beast, that could come only from the soil, muddied, ruddy-brown and wet, and from the steaming pens where huddled cattle moved in uneasy comradeship.
В этот день был, видимо, особенно большой торг, так как повсюду толпились во множестве сельские жители, а в воздухе носился тот особый, ни с чем не сравнимый запах -- смесь флоры и фауны, -- который издает только земля, красно-коричневая, унавоженная, влажная, и дымящиеся, набитые до отказа загоны, где тревожно топчутся на месте друзья по неволе -- коровы, телята и овцы.
Для просмотра параллельного текста полностью залогиньтесь или зарегистрируйтесь
основано на 1 оценках:
4 из 5
1