Отец Горио. Оноре де Бальзак - параллельный перевод
Изучение английского языка с помощью параллельного текста книги "Отец Горио".
Метод интервальных повторений для пополнения словарного запаса английских слов. Встроенный словарь.
Всего 828 книг и 2768 познавательных видеороликов в бесплатном доступе.
Последние добавленные на изучение слова (изучено 36 для этой книги)
Последние добавленные на изучение слова (изучено 36 для этой книги)
страница 1 из 3 ←предыдущая следующая→ ...
Honoré de Balzac
Оноре де Бальзак
Father Goriot
Отец Горио
Mme.
Vauquer (nee de Conflans) is an elderly person, who for the past forty years has kept a lodging-house in the Rue Nueve-Sainte-Genevieve, in the district that lies between the Latin Quarter and the Faubourg Saint-Marcel.
Vauquer (nee de Conflans) is an elderly person, who for the past forty years has kept a lodging-house in the Rue Nueve-Sainte-Genevieve, in the district that lies between the Latin Quarter and the Faubourg Saint-Marcel.
Престарелая вдова Воке, в девицах де Конфлан, уже лет сорок держит семейный пансион в Париже на улице Нев-Сент-Женевьев, что между Латинским кварталом и предместьем Сен-Марсо.
Her house (known in the neighborhood as the Maison Vauquer) receives men and women, old and young, and no word has ever been breathed against her respectable establishment; but, at the same time, it must be said that as a matter of fact no young woman has been under her roof for thirty years, and that if a young man stays there for any length of time it is a sure sign that his allowance must be of the slenderest.
Пансион, под названием
«Дом Воке», открыт для всех — для юношей и стариков, для женщин и мужчин, и все же нравы в этом почтенном заведении никогда не вызывали нареканий.
Но, правду говоря, там за последние лет тридцать и не бывало молодых женщин, а если поселялся юноша, то это значило, что от своих родных он получал на жизнь очень мало.
«Дом Воке», открыт для всех — для юношей и стариков, для женщин и мужчин, и все же нравы в этом почтенном заведении никогда не вызывали нареканий.
Но, правду говоря, там за последние лет тридцать и не бывало молодых женщин, а если поселялся юноша, то это значило, что от своих родных он получал на жизнь очень мало.
In 1819, however, the time when this drama opens, there was an almost penniless young girl among Mme.
Vauquer’s boarders.
Vauquer’s boarders.
Однако в 1819 году, ко времени начала этой драмы, здесь оказалась бедная молоденькая девушка.
That word drama has been somewhat discredited of late; it has been overworked and twisted to strange uses in these days of dolorous literature; but it must do service again here, not because this story is dramatic in the restricted sense of the word, but because some tears may perhaps be shed intra et extra muros before it is over.
Как ни подорвано доверие к слову «драма» превратным, неуместным и расточительным его употреблением в скорбной литературе наших дней, здесь это слово неизбежно: пусть наша повесть и не драматична в настоящем смысле слова, но, может быть, кое-кто из читателей, закончив чтение, прольет над ней слезу intra и extra muros.
Will any one without the walls of Paris understand it?
А будет ли она понятна и за пределами Парижа?
It is open to doubt.
В этом можно усомниться.
The only audience who could appreciate the results of close observation, the careful reproduction of minute detail and local color, are dwellers between the heights of Montrouge and Montmartre, in a vale of crumbling stucco watered by streams of black mud, a vale of sorrows which are real and joys too often hollow; but this audience is so accustomed to terrible sensations, that only some unimaginable and well-neigh impossible woe could produce any lasting impression there.
Подробности всех этих сцен, где столько разных наблюдений и местного колорита, найдут себе достойную оценку только между холмами Монмартра и пригорками Монружа, только в знаменитой долине с дрянными постройками, которые того и гляди что рухнут, и водосточными канавами, черными от грязи; в долине, где истинны одни страданья, а радости нередко ложны, где жизнь бурлит так ужасно, что лишь необычайное событие может здесь оставить по себе хоть сколько-нибудь длительное впечатление.
Now and again there are tragedies so awful and so grand by reason of the complication of virtues and vices that bring them about, that egotism and selfishness are forced to pause and are moved to pity; but the impression that they receive is like a luscious fruit, soon consumed.
А все-таки порой и здесь встретишь горе, которому сплетение пороков и добродетелей придает величие и торжественность: перед его лицом корысть и себялюбие отступают, давая место жалости; но это чувство проходит так же быстро, как ощущение от сочного плода, проглоченного наспех.
Civilization, like the car of Juggernaut, is scarcely stayed perceptibly in its progress by a heart less easy to break than the others that lie in its course; this also is broken, and Civilization continues on her course triumphant.
Колесница цивилизации в своем движении подобна колеснице с идолом Джагернаутом: наехав на человеческое сердце, не столь податливое, как у других людей, она слегка запнется, но в тот же миг уже крушит его и гордо продолжает путь.
Для просмотра параллельного текста полностью залогиньтесь или зарегистрируйтесь
←предыдущая следующая→ ...